Площадь героев гетто. Краков

К 6 сентября 1939 года, когда немецкая армия заняла Краков, в городе и его окрестностях проживало порядка 65 000 евреев , включая ранее эмигрировавших из Германии. Почти сразу оккупационные власти запретили евреям проводить собрания, пользоваться общественным транспортом и посещать общественные места. Начиная с 1 декабря 1939 года все евреи старше двенадцати должны быть носить отличительный знак – нашитую звезду Давида. В течение 1940 г. более 40 000 евреев были переселены в близлежащие поселения, в Люблинский район, а также в трудовые лагеря. 20 марта 1941 года был определен крайним сроком создания гетто в Кракове , площадью порядка 20 гектаров. Объектом переселения был выбран район Подгоже, южнее исторического еврейского района Кракова Казимеж.

Так как специальная комиссия по расселению определила каждому жителю Краковского гетто 2 квадратных метра жилого пространства, порядка 18 000 человек, по несколько семей в квартире, теперь жили в Подгоже . Сначала район был окружен колючей проволокой с охраной, а в апреле 1941 года вокруг периметра была возведена трехметровая стена, верхняя часть которой повторяла форму еврейских надгробий. Окна, выходившие на остальную часть города были замурованы. Покидать стены гетто можно было только по специальному рабочему пропуску, дававшему право трудиться на арийских предприятиях за его пределами. Снабжение продовольствием и медикаментами было на минимальном уровне. Немецкая администрация утвердила создание марионеточного органа управления – Юденрата.

Первая депортация порядка 1000 жителей Краковского гетто пожилого возраста состоялась в декабре 1941 года и вывезенных евреев просто выпустили из вагонов в районе города Кельце. Вторая акция была проведена в феврале 1942 г ., когда 140 еврейских интеллектуалов были сначала арестованы, а после доставлены в Аушвиц и убиты. В ночь на 14 марта 1942 года еще 1500 жителей было вывезено в район Люблина и там выпущено. Самая массовая акция прошла 1, 3-4, 6, а после 8 июня , когда около 7000 евреев, не получивших новые немецкие разрешения на работу, были собраны на территории фабрики Optima и на площади Plac Zgody. Сначала они были доставлены на железнодорожную станцию Plaszow, а после, в вагонах для скота, доправлены в лагерь смерти Белжец , где были умерщвлены вскоре после прибытия. 20 июня, ввиду уменьшения количества резидентов, площадь гетто была сокращена почти вдвое.

После относительного затишья, следующая массовая акция депортации евреев из Краковского гетто была проведена 27-28 октября 1942 года , когда 4500 человек были высланы тем же путем в Белжец, а 600 резидентов, в основном детей, больных и стариков, были убиты в стенах гетто или в новом . Через несколько дней территория гетто была снова сокращена. 6 декабря 1942 года Краковское гетто было поделено на две части: Гетто А и Гетто B , разделив трудоспособных и всех остальных. Гетто было ликвидировано 13-14 марта 1943 года . В ходе самой кровавой акции за годы оккупации, по разным данным, от 1000 до 2000 людей были убиты прямо на улицах. 6000 трудоспособных были переселены в трудовой лагерь Плашов на юге Кракова. 3000 стариков, женщин, детей и больных были погружены в вагоны и отправлены в Аушвиц-Биркенау, где только каждый пятый был временно отобран для работы, в остальные отправлены в газовые камеры. В сентябре 1943 года последние остатки колючей проволоки были убраны с улиц, символизируя полное опустошение Краковского гетто. Вместе с этим, бедные поляки со временем заняли часть жилищ в Подгоже, а большая часть Краковского гетто сохранилась до наших дней.

Краковское гетто сегодня

Краковское гетто , в отличие от более крупного и известного Варшавского, дошло до наших дней практически в том виде, в котором встретило окончание войны. Из 320 домов , которые оказались внутри периметра весной 1941 года, несколько десятков вмещали в себе не только жителей, но и разного рода организации и органы. До наших дней не сохранилось только несколько из них на пересечении улицы Jozefinska и Na Zjezdzie: Тюрьма, Здание полиции порядка и училище для детей сирот. Конечно, многие из зданий в районе Подгоже были обновлены за семьдесят с лишним лет, но в целом район сохранил своей мрачный облик. Большая часть жилых домов выглядит точно также, как в 1941-1943 г.г. что делает район Краковского гетто уникальным местом для исторических прогулок. Ажиотаж поддерживают различные экскурсоводы, а я же вам предлагаю совершить прогулку самостоятельно и увидеть все ключевые места Краковского гетто в течение 2-3 часов времени .

1. Здание полиции порядка
2. Тюрьма
3. Ремесленное училище для еврейских сирот
4. Синагога Цукера
5. Остатки стены гетто (Limanowskiego 62)
6. Остатки стены гетто (Lwowska 25-29)
7. Второй Офис Юденрата
8. Ворота в гетто после 20 июня 1942 г.

Главные из четырех ворот в Краковское гетто располагались на пересечении площади Rynek Podgorski и улицы Boleslawa Limanowskiego. Через них проходила линия трамвая № 3, а также через эти ворота въезжали и выезжали грузовики с товарами, провизией, обмундированием для немецких охранников, с евреями, которых вывозили на работы за пределы гетто. Также люди с наличием соответствующего пропуска могли воспользоваться пешим входом. На Главных воротах была нанесена звезда Давида и надпись на идише “Жилой квартал для евреев ”.

Эти ворота располагались у схождения улиц Boleslawa Limanowskiego и Lwowska и располагали только пешеходным проходом, а движение транспорта или воинских формирований здесь было запрещено. Использовались для депортации жителей в лагерь Плашов или в другие лагеря через ЖД станцию Plaszow.

Располагались на схождении улиц Jozefinska и Lwowska. Через них проходила линия трамвая № 6, которому было запрещено делать остановки внутри гетто. Чаще всего, этим маршрутом пользовались польские рабочие, которые перемещались между районом Подгоже на севере и фабриками в южной части. Порой они скидывали с проходящего трамвая еду и вещи для евреев в гетто .

Последние из четырех ворот гетто в Кракове располагались в северной части площади Plac Zgody, на пересечении с улицей Kacik. Евреи, занятые на предприятиях вне гетто, например, на фабрике Оскара Шиндлера, обычно покидали стены квартала через эти ворота, в ежедневном пешем марше до места работы. Именно через эти ворота рабочие чаще всего проносили в стены гетто провизию, которую удалось достать в течение рабочего дня.

Эта площадь была создана в районе Подгоже еще в 1836 году. Самое большое открытое пространство в стенах Краковского гетто, было традиционным местом собрания его жителей. Сюда они выбирались из перенаселенных квартир, чтобы обменяться новостями, продуктами или просто пообщаться. В северной части площади находились одни из четырех ворот в гетто, через которые проходила линия трамвая № 6, а также рабочие, занятые на фабриках вне стен района. Plac Zgody использовался немцами во время массовых депортаций, как место сбора евреев для отправки в Белжец, Аушвиц, а после в Плашов. Прямо на площади казнили людей, а стариков, детей, женщин и немощных расстреливали на близлежащих улицах. Во время ликвидации гетто в марте 1943 года, на площади горами сваливали одежду и личные вещи депортируемых, а также мебель из близлежащих домов. В 1948 году площадь переименовали в »Площадь Героев Гетто» , но память них была смазана размещением общественного туалета и стоянки автобусов. Только в 2005 году площадь обновили. Среди прочего, в северной части было реконструировано здание автовокзала, на стене которого сегодня располагается схема гетто. На самой площади было установлено 70 металлических стульев , символизирующих ужасы гетто, депортации и опустошение. 33 высотой 1.4 метра с освещением и 37 высотой 1.2 метра

Эта аптека, расположенная в юго-западной части площади Plac Zgody, была единственным подобным заведением в стенах Краковского гетто. Хозяином аптеки был польский фармацевт Тадеуш Панкиевич (Tadeusz Pankiewicz) – единственный человек, которому немецкая администрация позволила жить и работать на территории гетто, не будучи евреем. Панкиевич поставлял в гетто столь необходимые медикаменты, а также обеспечивал евреев провизией, временным укрытием и даже поддельными документами, спасая человеческие жизни. Только через четыре десятилетия, в 1983 году Панкиевичу был присвоен статус Праведника мира. »Аптека под орлом» также была местом встречи еврейских интеллектуалов и бывших деятелей культуры и местом обмена последними новостями. В 1951 году аптека была национализирована, но Панкиевич сохранил управление до 1955 г. Аптека была закрыта в 1967 году, а после здесь располагался бар до 1981 г. Уже через два года в помещении открылась небольшая историческая выставка, а в 2003 году, благодаря пожертвованию режиссера Романа Поланского, когда-то узника Краковского гетто, музей расширили. Сегодня в здании бывшей аптеки располагается историческая экспозиция Краковского Исторического музея, представляющая собой пять помещений, посвященных жизни и смерти в Краковском гетто.

Уже к концу 1940 года, еще до создания гетто, но спустя год оккупации, евреи начали организовывать Движение сопротивления немцам. Оно известно, как Zydowskiej Organizacji Bojowej или сокращенно ZOB и было окончательно создано в Сентябре 1942 года, после объединения двух разных групп. Изначально его члены не предпринимали активных действий, но в конце того же 1942 года стали осуществлять диверсионные действия против оккупантов, акты саботажа и даже атаки на немцев и коллаборантов. 23 декабря 1942 года члены сопротивления даже напали на кафе Café Cyganeria, где любили собираться немецкие офицеры – погибло несколько немцев. Хотя члены сопротивления собирались в разных местах, штабом их организации считается квартира по адресу Plac Zgody 6, прямо на главной площади гетто.

Офис так называемой еврейской администрации Юденрата в течение трех лет, с 1939 по 1942 располагался на пересечении площади Rynek Podgorski и улицы Boleslawa Limanowskiego и примыкал к Главным воротам № 1. Этот марионеточный орган, под тщательным контролем немецкой администрации, состоял из 24 членов под условным руководством Артура Розенцвейга (Artur Rosenzweig). Первым же руководителем был доктор Александр Биберштайн. Последний был главой краковского Юденрата до ареста и отправки в лагерь смерти Белжец 1 июня 1942 года за невыполнение плана по депортации. Юденрат должен был обеспечивать поддержание жизни в стенах гетто, контроль минимальных санитарных условий и распределение продовольствия. По факту, его члены также собирали для немцев информацию о жителях и готовили списки на депортации. После ареста Розенвайца, Юденрат был распущен в первоначальном виде, а новый орган управления переехал по адресу улица Wegierska 16. Прежнее здание стали использовать как склад вещей, награбленных у депортированных евреев.

Одно из двух важных зданий на территории Краковского гетто, которые не сохранились до сегодняшнего дня. До прокладки улицы Na Ziezdzie, которая соединила после войны площадь Plac Zgody и две улицы на Юге, бывшее здание Полиции порядка располагалось по адресу улица Jozefinska 17. Полиция порядка Ordnungsdienst (OD) состояла из евреев, под предводительством Симхи Спира (Simcha Spira), известного своим тесным сотрудничеством с немцами. Позже он и его семья будут казнены в концлагере Плашов в 1944 году, а во времена существования гетто, полицаи поддерживали порядок в стенах района и сыграли свою жестокую роль в акциях депортации евреев и ликвидации гетто в марте 1943 года. В том же здании по улице Jozefinska 17 располагалась и тюрьма, где содержали еврейских заключенных, перед переправкой в тюрьму Монтелюпих в центре Кракова, или перед дальнейшей депортацией в Аушвиц или просто перед расстрелом.

Ремесленное училище для еврейских сирот

Это учебное заведение было основано еще до войны в районе Казимеж, где тогда проживала большая часть Краковских евреев. После создания гетто и с началом перераспределения евреев внутри города, было перенесено по адресу Jozefinska 25, недалеко от аптеки Apteka pod Orlem. Созданный под патронажем Торговой палаты, в лицее обучали еврейских сирот, которые были детьми умерших ремесленников и проф. рабочих. Как и здание Полиции порядка, не сохранилось до наших дней, после расширения улицы Na Ziezdzie.

Изначально это лечебное заведение было создано в середине 1940 года, уже во время оккупации, но еще до создания гетто, в районе Казимеж. А после его перенесли по адресу Boleslawa Limanowskiego 15. Госпиталь называли »Домом стариков» , так как многим его пациентам было уже за 70 лет. Также здесь лечили больных хроническими заболеваниями, а также на амбулатории находились инвалиды и калеки. В ноябре 1942 года немцы ворвались в здание и убили всех пациентов госпиталя.

Эта инфекционная больница еще до войны располагалась по адресу улица Rekawka 30, построенная в 1930-х по инициативе известного доктора Александра Биберштайна (Aleksander Biberstein), позже ставшего первым главой Юденрата в Краковском гетто. Так как немцы боялись заразиться сами, они избегали проверок больницы. По этой причине она стала одним из немногих условно безопасных мест в стенах гетто. Здесь укрывали больных и немощных, а движение сопротивления ZOB одно время даже хранило в здании оружие и контрабандные товары. Во время массовых депортаций в июне 1942 года в больницt укрывалось порядка 300 человек. После 20 июня, когда территория гетто была сокращена почти двое, а больница как раз оказалась в теперь упразднённой южной части, ее перенесли по адресу Plaz Zgody 3. Там инфекционная больница просуществовала до самой ликвидации гетто в марте 1943 года.

После создания Краковского гетто, в здании бывшего довоенного банка (построен в 1910) по адресу Jozefinska 18 была размещена Еврейская Организация Самопомощи (ZSS). Орган, под руководством еврея Михаэля Вейхерта (Michael Weichert) обеспечивал поставку продовольствия в общественные кухни, медикаментов в госпитали, а также помощь другим благотворительным институциям в стенах гетто. Был распущен немцами 1 декабря 1942 года. Сегодня, как и до войны, в здании располагается Сберегательный банк Kasa Oszczednosci Miasta Podgorza.

После образования гетто, в здании по адресу Jozefinska 10 расположился так называемый Arbeitsamt (Офис по трудоустройству). Несмотря на вполне безобидное название, орган обеспечивал полную занятость всех евреев гетто старше 14 лет, обоих полов. Порядка 60% евреев в Краковском гетто было со временем заняты на немецких предприятиях за его пределами. Остальным же находили применение за расчисткой снега зимой, подметанием улиц в теплое время, стройкой и разными подсобными работами. Каждый рабочий должен был иметь специальный документ, рабочую карту, обновляемую ежемесячно в здании Arbeitsamt. Она позволяли избежать депортаций в лагеря смерти, и ежедневно покидать стены гетто и возвращаться после смены. Предприятия платили немецкой администрации 4-5 злотых за одного рабочего в день, а последние не получали из них ничего.

Изначально заведение Коммунального еврейского госпиталя располагалось в районе Казимеж, а после создания гетто переехало по адресу Jozefinska 14, по соседству с немецким офисом по трудоустройству. Здесь лечили не только евреев из самого гетто, но и других поселений в районе Кракова. Во время ликвидации гетто в марте 1943 года, все постояльцы и врачи были жестоко убиты немцами. Эта сцена, среди других, стала известна благодаря фильму »Список Шиндлера ».

До ликвидации гетто и переноса предприятия на территорию трудового лагеря Плашов, фабрика австрийского промышленника Юлиуса Мадритча располагались по адресу Rynek Podgoski 2, по соседству от офиса Юденрата. Фабрика занималась пошивом одежды, а ее штат насчитывал порядка 800 еврейских рабочих. Личными усилиями Мадтритча и его администратора Раймонда Титча (Raymond Tisch) было спасено сотни жизней от отправки в лагеря смерти и смерти в Плашове. Предприятие Мадритча было известно лучшими условиями работы и дополнительной провизией, которую австрийский бизнесмен покупал за свои деньги.

Мощности фабрики Optima, которая до войны выпускала шоколад, занимали почти целый квартал, между улицами Krakusa и Wegierska. С началом оккупации, профиль фабрики был изменен, и теперь еврейские рабочие занимались здесь пошивом одежды и созданием обуви. Во время массовых депортаций 6 июня 1942 года большая часть пойманных евреев, временно содержалась на территории фабрики Optima до отправки в Белжец. Оригинальные здания Optima не сохранились до наших дней в изначальном виде. Вместе с этим, на фасаде здания по адресу Krakusa 7 можно увидеть оригинальный знак Optima.

Этот приют для сирот в Кракове был создан до войны, в 1936 году и располагался по адресу Krakusa 8. Помимо самого приюта для детей, для них здесь были организованы школьные уроки, которые вела учительница Анна Феерштайн (Anna Feuerstein). После массовых депортаций и сокращения территории гетто в Июне 1942 года, приют был перенесен по адресу Jozefinska 31 в здание, где до этого работала фабрика по производству мебели. После решения разместить в прилегающих зданиях офис Полиции порядка, приют был во второй раз перенесен дальше по улице, в дом № 41. Во время второй акции депортаций в Октябре 1942 года, немцы жестоко ликвидировали приют. Старших детей вытолкали на площадь Plac Zgody для дальнейшей депортации, а младших доправили в трудовой лагерь Плашов, где большая их часть была убита по прибытию.

Синагога Цукера

На момент начала войны на территории района Подгоже, в границах созданного немцами гетто, находилось четыре еврейских синагоги, причем все рядом. Единственной сохранившейся из них до сегодня стала Синагога Цукера (Zucker) по адресу Wegierska 5. Оккупационные власти запретили любые религиозные собрания евреев и превратили здания синагог в склады. Такая же участь постигла и синагогу Цукера. Сначала сюда сносили ценности из других синагог из района Казимеж, а после немцы устроили здесь склад, а спустя время фабрику. Здание, построенное еще в 1879-1881, было заброшено после войны и постепенно разрушалось, до того, как в 1996 году его выкупили, реставрировали фасад и превратили в художественную галерею.

До сегодняшнего дня сохранились два фрагмента стены Краковского гетто. Первый, длиной 12 метров, находится возле домов Lwoska 25-29. Только в 1983 году здесь была размещена табличка на польском языке и на иврите: »Здесь они жили, страдали и умирали в руках немецких палачей. Здесь начинался их путь в лагеря смерти ». Второй 11-метровый фрагмент сегодня располагается во дворе за местной школой, по адресу Boleslawa Limanowskiego 62, у подножья холма и форта Бенедикт. Верхняя часть стены возводилась в форме еврейских надгробий – тем самым немцы с жестоким символизмом давали понять, какая судьба ждет евреев в этих стенах.

После создания гетто, в нем оставили работать несколько кафе, где проводили время немцы. Среди них можно отметить ресторан Variete, располагавшееся по адресу Rynek Podgorski 15. Его владельцем был богатый бизнесмен немецко-еврейского происхождения по имени Александре Фрострер (Aleksander Frostrer), который прибыл в Краков в 1941 году. Кафе находилось прямо через дорогу от здания Юденрата, левее от Главных ворот в гетто. Сегодня в нем располагается магазин.

По адресу улица Jozefinska 22, совсем рядом с Организацией Самопомощи, во время существования гетто, располагался приют для детей 6-14 лет, которых отдавали туда на время, пока родители в дневное время работали. Во время ликвидации гетто в марте 1943 года немцы ворвались в здание и жестоко убили всех детей и обслуживающий персонал, который находился там в то время.

После роспуска первичного варианта еврейского органа управления по адресу Rynek Podgorski, в июне 1942 года, и после ареста его лидера, был сформирован новый орган. Он получил название Совет по управлению гетто и нового руководителя Давида Гаттера (Dawid Gutter). Работа марионеточного органа по адресу Wegierska 16 продолжалась до ликвидации гетто в марте 1943 года, роспуска совета и высылки его членов.

После массовой акции депортации жителей Краковского гетто в лагерь смерти Белжец, 20 июня 1942 года немецкая администрация распорядилась сократить территорию района. Почти половина прежней площади на юге оказалась теперь вне новой административной границы и естественной преграды по улице Limanowskiego. Новые ворота на южной стороне были установлены на углу улиц Limanowskiego и Wegierska, примыкая к зданию, где теперь работал новый орган Совет по управлению гетто, пришедший на смену первому Юденрату.

Первый мост с этим названием, длиной 146 метров, был открыт в 1933 году, соединив районы Подгоже и Казимеж. Во время принудительного переселения евреев в созданное гетто в Подгоже в марте 1941 года, мост Пилсудского стал (как и Мост Krakus) транспортной артерией миграции людей из района Казимеж. Во время эвакуации немецких войск из Кракова в январе 1945 года, мост Пилсудского был заминирован и серьезно поврежден, а его сегодняшний вид, близкий к оригиналу, был восстановлен в 1948 году. Находится за территорией бывшего Краковского гетто, но является важной исторической памяткой, которая заслуживает упоминания здесь.

Полезная статья? Расскажи о ней!

Еврейское гетто Кракова было одним из пяти главных гетто , созданных властями нацистской Германии в Генерал-губернаторстве во время немецкой оккупации Польши в ходе Второй мировой войны . Целью создания системы гетто было отделение «годных к работе» от тех, кто впоследствии подлежал уничтожению. Перед войной Краков был культурным центром, где проживало около 60-80 тысяч евреев.

История

Вещи, брошенные евреями при депортации, март 1943

Знаменитые личности

• Кинорежиссёр Роман Полански, один из выживших в гетто, описал свои испытания детских лет в своих мемуарах «Роман». Он вспоминает, что первые месяцы в гетто протекали нормально, хотя его обитателей иногда мучил страх.
• Польская актриса и автор Рома Лидовска, двоюродная сестра Полански, которая маленькой девочкой была спасена и пережила гетто, через много лет написала книгу на основе своих воспоминаний «Девочка в красном пальто». Она была запечатлена в фильме «Список Шиндлера».
• Единственная работавшая в гетто аптека принадлежала Тадеушу Панкевичу, польскому фармацевту, получившему по своей просьбе разрешение от германских властей работать в своей аптеке «Под орлом». В знак признания своих заслуг по спасению евреев из гетто он получил титул «праведника мира» от Яд ва-Шема . Панкевич опубликовал книгу о своей жизни в гетто под названием «Аптека краковского гетто».
• Германский бизнесмен Оскар Шиндлер приехал в Краков вербовать рабочих из гетто для своего завода эмалированной посуды. Он начал относиться к обитателям гетто с симпатией. В 1942 году он стал свидетелем депортации обитателей гетто в Плашув, производимой чрезвычайно грубо. Впоследствии он приложил неимоверные усилия, чтобы спасти евреев, заключённых в Плашуве, что нашло своё отражение в фильме Стивена Спилберга «Список Шиндлера». Несмотря на усилия Шиндлера, 300 его рабочих были перевезены в Аушвиц, и лишь его личное вмешательство спасло их от гибели.
• Мордехай Гебиртиг, один из самых влиятельных и популярных писателей идишских песен и поэм, в 1942 году погиб в гетто.
• Мириам Акавиа - израильская писательница, пережила гетто и концлагеря.
• Ричард Горовиц - один из самых малолетних узников Аушвица, всемирно известный фотограф.

Литература

На английском языке:

• Graf, Malvina (1989). The Kraków Ghetto and the Plaszów Camp Remembered . Tallahassee: The Florida State University Press.
• Polanski, Roman. (1984). Roman . New York: William Morrow and Company.
• Katz, Alfred. (1970). Poland’s Ghettos at War . New York: Twayne Publishers.
• Weiner, Rebecca.

На польском языке:

• Aleksander Bieberstein, Zagłada Żydów w Krakowie
• Katarzyna Zimmerer, Zamordowany świat. Losy Żydów w Krakowie 1939-1945
• Tadeusz Pankiewicz, Apteka w getcie krakowskim
• Stella Madej-Muller Dziewczynka z listy Schindlera
• Roma Ligocka, Dziewczynka w czerwonym płaszczyku
• Roman Kiełkowski …Zlikwidować na miejscu

Ссылки

Уведомление : Предварительной основой данной статьи была аналогичная статья в http://ru.wikipedia.org , на условиях CC-BY-SA, http://creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0 , которая в дальнейшем изменялась, исправлялась и редактировалась.

Предупреждаю всех чувствительных людей, что главу о гетто я иллюстрировала фотографиями гетто. Ничего нового для себя вы не узнаете, но слабонервных я предупредила.
А вообще - читать обязательно. Это просто и страшно. ЕЦ

На съемках фильма "Пианист"

[...] Часто спрашивают, почему евреи допустили, чтобы их истребляли во время второй мировой войны. Почему сразу не догадались о своей участи?

Главная причина, почему их страхи возникали с опозданием, заключалась в том, что массовое истребление началось не сразу. Мне-то лично казалось, что если бы кто-нибудь толком объяснил немцам, что мы не сделали ничего плохого, они поняли бы, что все происходящее - громадная ошибка.

То, что случилось с моей семьей, прекрасно иллюстрирует механизм «окончательного решения».
После нашего возвращения в Краков я начал ходить в школу, но мне она не нравилась. Ходить в школу значило сидеть рядком и заполнять тетрадку словами «Ala ma kota» («у Алы есть кот»). Дальше этого я, по-моему, не продвинулся, потому что всего несколько недель спустя детям евреев вдруг запретили посещать занятия. Я не расстроился, потому что скука была бы невыносимой, если бы не эпидиаскоп, с помощью которого в зале на экран проецировались картинки. Ни слова, ни даже сами картинки меня не интересовали - меня волновал лишь способ, которым они показывались. Мне хотелось знать, как это устройство работает, и я вечно разглядывал линзы и зеркала или мешал всем смотреть, потому что загораживал луч проектора.

Я обнаружил, что могу рисовать, и не по-детски, а даже с каким-то подобием перспективы. На моих портретах можно было узнать членов семьи. Помню, я очень похоже нарисовал немецкого солдата в тевтонском шлеме. Почему-то у меня никак не получалась звезда Давида. Два треугольника, из которых состояла звезда, очень хитроумно переплетались. Но времени изучить ее у меня было предостаточно. С 1 декабря 1939 года моя семья должна была носить на рукавах странную повязку с изображенной на ней звездой Давида. Мне объяснили; это означает, что мы евреи.

Мы снова переехали, но уже не по собственной воле. Далеко ехать не пришлось. Нашим переселением, проходившим без угроз и паники, занимались краковские муниципальные власти, а не немцы. Хотя нам разрешили взять только то, что мы сможем унести с собой, на новом месте нам показалось ничуть не хуже, чем на старом, только теснее. Нас поселили в квартиру на первом этаже на площади Подгуже. Она была больше, чем квартира моей бабушки, зато жили в ней несколько семей. Бабушки с нами больше не было. Ее поселили в маленькой комнатенке на противоположном конце нового еврейского квартала в Кракове.

Родители, сестра и я жили теперь в двух комнатах пещероподобной квартиры со множеством окон, выходивших на красную кирпичную церковь. Поблизости было несколько магазинов, а продукты все еще можно было купить. Мы могли свободно входить и выходить, я мог играть не только с еврейскими, но и с польскими детьми. Рождественской елки отец нам в тот год не купил по той лишь причине, что не хотел обращать на себя внимание. Вскоре Аннетт подозвала меня к окну и показала на улицу. Какие-то люди что-то делали на противоположной стороне. То, что они строили, походило на баррикаду.
- Что они делают? - спросил я.
- Строят стену.

Вдруг до меня дошло: нас обносили стеной. У меня упало сердце. Я безудержно зарыдал. Это было первым признаком того, что немцы не шутили. Рабочие заделали кирпичами парадный вход и окна с одной стороны дома, так что площади и церкви нам больше видно не было. Заделанная кирпичами часть дома стала продолжением стены, и со стороны Ренкавки пришлось проделать новый вход, через который можно было пройти в длинный темный коридор. Некогда тихая улочка, ведшая к покрытой зеленью площади, превратилась в тупик, огороженный красным кирпичом с аккуратными бетонными зубцами.

Ворота в краковское гетто

Главная улица разделила наше новое поселение на две половины. По каждую сторону этой оживленной магистрали был забор из колючей проволоки. Обитатели гетто могли смотреть на проезжавшие мимо машины, а те, кто пользовался дорогой, могли смотреть на нас, но сама дорога была нам недоступна. Для передвижения из одной части гетто в другую построили маленький пешеходный мост.

Несмотря на заточение, неверно было бы думать, что на этом предварительном этапе нашу жизнь заполнял страх. Иногда в те первые месяцы я хорошо проводил время, катаясь на санках, обмениваясь марками, играя с другими ребятами.

На улице Ренкавке я впервые узнал о сексе. Вместе с друзьями я бродил по улицам, подбирая всякую всячину. В том числе мы раздобыли несколько резиновых трубочек, напоминавших спущенные воздушные шарики. Они попадались нам в подъездах и канавах. Один мальчик сказал, что это презервативы. Взрослые пользуются ими, когда не хотят, чтобы у них были дети. Он объяснил, что для того чтобы родился ребенок, мужчина должен проникнуть в женщину при помощи пениса. В растерянности я обдумывал это революционное открытие. Действительно ли только так рождались дети или нужно было сочетание условий? Мне всегда говорили, что детей приносит аист.

Друзья с презрением посмотрели на меня. Я возразил, что в нашей квартире на Ренкавке живет женщина, у которой нет мужа, и живет она одна, но ребенок у нее тем не менее есть. Не означает ли это, что без аиста здесь не обошлось? Уверенность остальных была поколеблена.

Через несколько дней я вернулся к этой теме с теми же ребятами. Меня осенило. Оказывается, нужно не просто неподвижно держать детородный орган внутри женщины, а двигать его туда-сюда. Мне дали понять, что я дурак. Ну, конечно же, нужно двигать, сказали мне.

[...] Эти довольно мирные недели были отмечены некоторым угрожающим затягиванием гаек. Конфисковали любимую пишущую машинку отца. Вскоре после того, как завершилось строительство стены, всем еврейским семьям было приказано сдать весь имевшийся у них мех. Все часами стояли в очереди. Мать сдала свою лису, бабушка - меховой воротник.

Как-то ночью мы услышали на лестнице крики. Мы сразу же погасили весь свет, а отец прокрался поглядеть, что происходит. Он вернулся на цыпочках и. сказал, что в здании немцы. Он видел, как женщину волокли за волосы вниз по лестнице. Мы сидели и ждали. От нечего делать я облизнул палец и нарисовал на стене свастику. Отец со злостью стер ее.

[...] Первым другом в моей жизни стал Павел. Его фамилию я так никогда и не узнал. Он был нашим соседом. Ему было лет двенадцать, жил он без матери с приемным отцом, который его не любил, бил и целыми днями заставлял присматривать за маленькой сестрой.

[...] Он обладал необыкновенной способностью впитывать и накапливать всевозможную информацию. Отношения с ним во многом просветили меня. Меня всегда интересовали практические вопросы, а Павел мог ответить на любой из них. Не так, как взрослые, - лишь бы отделаться, а по-настоящему, по-научному рассказать о природе электричества, о том, как машины ездят на бензине, о том, что удерживает в воздухе самолеты. Он смастерил прекрасный электрический звонок из двух катушек лакированной медной проволоки и тремблера. Мы вместе принялись конструировать простенький моторчик на батарейках. Я рисовал множество самолетов самого эксцентрического дизайна, а он терпеливо объяснял мне, почему они никогда не полетят, и учил элементарным принципам аэродинамики, которые он Бог знает откуда узнал. Даже сегодня, когда я вижу самолет необычной конструкции вроде AWACS или «Шаттла», мне хочется сказать Павлу: «Вот видишь, дружище, самолеты чудной формы все же летают... »

Я впервые почувствовал, что нас ожидает, когда был у бабушки и рвался к Павлу. Сначала я даже не понял, что происходит. Я просто увидел, как люди разбегаются во все стороны. Потом до меня дошло, почему улица так быстро опустела. Немецкие солдаты гнали по ней женщин. Вместо того чтобы убежать, как все, я стоял и смотрел.

Какая-то старушонка в хвосте никак не поспевала. Немецкий офицер подталкивал ее в колонну, но она грохнулась на колени, заплакала, застонала, принялась умолять его на идиш. В руке офицера показался пистолет. Раздался громкий выстрел, и по спине женщины полилась кровь. Я бросился в ближайшее здание и забился под лестницу.

У меня появилась странная привычка крепко сжимать кулаки. А еще как-то утром я проснулся и обнаружил, что намочил кровать. Эту катастрофу я никак не мог скрыть. Меня сильно отругали, но на следующую ночь все повторилось. Это стало происходить чуть не ежедневно. Я засыпал, мне снилось, что я мочусь в постель, просыпался и обнаруживал, что мой кошмар оказался реальностью.

Делать какие-либо запасы было запрещено. Нас заранее предупредили, что гетто будут обыскивать в поисках незаконных запасов продовольствия. Будто назло, мама как раз напекла булочек, и из-за этого разгорелся спор. Она хотела раскрошить их и спустить в туалет, но отец настоял, чтобы она сложила их в шляпную коробку и спрятала на шкафу.

Вошел высокий немецкий офицер в сопровождении солдата и гражданского представителя Judenrat. Он заговорил с матерью по-немецки, потом отправился осматривать кухню. Мы с отцом сидели, не осмеливаясь пошевелиться. Офицер вернулся в сопровождении матери. Мы решили, что обыск закончен, но он помедлил, кружа по комнате, как хищная птица, подобрал моего медвежонка, покачал за лапу, осмотрел все вокруг. Вдруг концом офицерской тросточки он сбросил со шкафа шляпную коробку. Он поднял ее, открыл и вывалил булочки на пол.

Он засмеялся. Потом начал рычать и ругаться по-немецки. В конце концов, все еще размахивая моим медвежонком, он вышел из комнаты. Этим все кончилось, но я никогда не видел маму такой обозленной. «Я же говорила, что нужно было от них избавиться, - шипела она на отца. - Они у меня будто поперек горла встали».

[...] В некоторых местах гетто было окружено не стеной, а колючей проволокой. С одного места возле дороги можно было смотреть еженедельные фильмы, которые немцы крутили на Подгуже для жителей Кракова. Это были документальные и пропагандистские фильмы, показывавшие, как войска вермахта маршируют по Елисейским полям. Время от времени на экране появлялись слова «Евреи = вши = тиф». Для сторонних наблюдателей мы, должно быть, представляли любопытное зрелище: горстка ребятишек за колючей проволокой, вытягивающих шеи, чтобы посмотреть эти зловещие фильмы. Я даже пожертвовал большей частью своих марок, чтобы заплатить мальчику - обладателю игрушечного кинопроектора, чтобы он показывал мне ранние немые фильмы на грязном полотенце.

В той части гетто, которая была отгорожена не стеной, а колючей проволокой, была горка. Там я катался на санках в первую военную зиму и там же без ведома родителей начал выбираться из гетто. Возникало ощущение, будто проходишь сквозь зеркало и оказываешься в совершенно другом мире, где звенят трамваи и люди ведут обычную жизнь. Там все казалось более солнечным, ясным. Даже стена выглядела с той стороны иначе.

Свою первую вылазку я совершал в компании. Со мной были еще два мальчика, один - мой ровесник, а другой намного младше. Мы спросили малыша, что он ответит, если его спросят, где он живет.
- Я скажу, на улице Ренкавка, в доме номер 10.

Мы отправили его домой, а сами двинулись к намеченной цели - магазину, торговавшему марками. Я его хорошо знал, так как еще до того, как построили стену, потратил там некоторое количество карманных денег. Женщина за прилавком с любопытством посмотрела на нас: «Вы ведь из гетто, мальчики? Не слишком рискуете?» Хоть я и сделал вид, что не знаю, о чем это она, больше я туда не совался. Выбираться из гетто было очень увлекательно, но, как показал случай в магазине, небезопасно. И только пробравшись сквозь колючую проволоку и снова оказавшись в гетто, я почувствовал себя в полной безопасности.

Отец сделал кое-какие приготовления на тот случай, если его и мать заберут и меня надо будет спасать. В городе у него было множество друзей и знакомых, и с их помощью он нашел супружескую пару - муж и жена Вилк согласились помочь мне. Они не собирались брать меня к себе жить, но согласились найти семью, которая приютит меня. Мне повезло - я не был похож на еврея. В частности, поэтому они и согласились присмотреть за мной. Другой причиной были деньги. Отец давно позаботился об этом, когда жители гетто еще могли передвигаться без присмотра. Ему это стоило всех семейных драгоценностей и сбережений.

[...] В первый раз я отправился к Вилкам с матерью. В то время она работала на немцев за пределами гетто - уборщицей в замке Вавель, где располагалась штаб-квартира генерал-губернатора Польши, и у нее был пропуск, позволявший ей свободно передвигаться.

После первого визита я скоро снова вернулся к ним. Гетто полнилось слухами. Поговаривали, что немцы собираются провести крупную депортацию. Вилки нашли семейство, которое согласилось принять меня за 200 злотых в месяц. Жили они на окраине, почти за городом. Фамилии их я так и не узнал. Муж был бондарем и целыми днями сколачивал во дворе бочки. Проведенные под этой крышей ночи напоминали кошмары не только потому, что я оказался среди чужих, но и потому, что я страшно боялся намочить постель во сне. Стремясь предотвратить это, я почти не спал. Однако это продолжалось недолго. Всего через несколько дней Вилк пришел за мной. Жена бондаря сказала, что дольше мне оставаться нельзя: соседи что-то заподозрили. Я с радостью вернулся в знакомое и - в моем представлении - безопасное гетто, но 200 злотых нам так и не вернули. Равно как и два чемоданчика с моими вещами.

Когда я вернулся, нас переселили в другой дом на противоположной стороне магистрали поблизости от того места, где жила бабушка. Немцы перегруппировали тех, кто еще уцелел, сконцентрировав всех на маленькой территории, которая вскоре превратилась в тесные трущобы. Ренкавка оказалась теперь за пределами гетто. Немцы не стали строить новую стену. Новое гетто огородили колючей проволокой. Павел исчез вместе с первой партией депортированных. Тогда я впервые понял, что такое разбитое сердце.

Теперь мы жили в огромной старомодной квартире с высокими потолками, в одной комнате с молодой семьей и их маленьким сыном Стефаном. Отец был архитектором, и наши семьи быстро подружились. С нами жил еще и вонючий старик с такой же вонючей собакой по кличке Фифка. Сестра спала в соседней комнате, отделенной от остальных обитателей шкафом. Стефану было года четыре-пять. У него были кудрявые светлые волосы и серьезное личико. Мы почти все время играли вместе, и он стал для меня тем, чем я был для Павла, - жадным слушателем всевозможных сведений.

Вскоре отец узнал, что готовится новый рейд. Воспользовавшись своим пропуском, мать отвела меня к Вилкам. Когда пришло время вести меня обратно, вместо матери за мной зашел отец, возвращавшийся с фабрики, где работал слесарем. Он подкупил охранника, чтобы пораньше уйти с работы, и возвращался в гетто без повязки на рукаве. Когда на улице пани Вилк передала меня ему, он с неожиданной силой обнял меня и расцеловал. По пути в гетто, проходя через мост Подгуже, он безудержно зарыдал. Потом выдавил из себя: «Маму забрали».

Я сказал: «Не плачь, люди смотрят». Я боялся, как бы его слезы не выдали, что мы евреи и разгуливаем без охраны в неположенном месте. Он взял себя в руки.

Исчезновение матери произвело на меня более тяжелое впечатление, чем исчезновение Павла, но я ни секунды не сомневался, что она вернется. Мы только волновались, как с ней обращаются, достаточно ли ей еды и мыла, когда мы получим от нее письмо? Мы тогда еще не знали про газовые камеры.

Меня снова отправили к Вилкам, но я сбежал. Черт с ним, с рейдом, я хотел быть с отцом.
Я подошел ко входу в гетто и попросил, чтобы меня впустили. Польский полицейский отмахнулся от меня, но пропустил, после того как я сказал ему, что живу там.

День стоял жаркий, солнечный. Все словно вымерло. В этой тишине было что-то зловещее. Я понял, что произошло нечто ужасное. По вонючему коридору я пробежал в нашу комнату. Там никого не было.

Я лихорадочно обегал все места, где по моим представлениям мог быть отец. В комнате бабушки никого не было. Там царил беспорядок. Никого не было и в писчебумажном магазине на углу, дверь стояла нараспашку. Внутри все было в порядке, будто владелец, друг моего отца, только что вышел подышать свежим воздухом. Я не обратил внимания на краски, цветные карандаши и бенгальские огни - там их были целые коробки, бери, сколько хочешь. Я проверил кассу - узнать, есть ли там деньги. Если да, то был шанс, что хозяин вернется. Она была пуста.

Я запаниковал. Все, кого я знал, исчезли. Мне необходимо было найти хоть каких-нибудь людей, пусть даже чужих. Тишина делалась невыносимой.

Первые взрослые, которых я обнаружил, стояли на улице под охраной поляков. В некоторых домах еще продолжались обыски. Я слышал, как топают сапоги, как выкрикиваются по-немецки приказы. «Что мне делать?» - спросил я у ближайшего взрослого.

Один из них спросил, где я живу.

Вон там. А что происходит?

Кто-то сказал: «Если ты не идиот, проваливай».

Но я не двинулся с места. «Если я останусь, - подумал я, - то смогу как-то соединиться с отцом».
На улице показался эсэсовец. Толстенький, в очках, похожий на директора школы с пачкой бумаг. Он велел отвести нас на площадь Згоды перед главными воротами. Здесь стояли депортанты. Их держали там уже два дня. Это была самая крупная облава.

Проталкиваясь сквозь толпу, я натолкнулся на Стефана. Хотя он ничего не знал про отца, я обрадовался, что встретил его. Мы продолжали поиски вместе, расспрашивая незнакомых людей, протискиваясь сквозь толпу. Масштабы депортации привели меня в ужас. Я понял, что зря вернулся. Надо было драпать.

"Окончательное решение еврейского вопроса"

Подъехал эсэсовец на мотоцикле. В окружении подобострастных подчиненных начал отдавать приказы. Я объяснил свой план Стефану, который немного говорил по-немецки: он должен был подойти к немецкому офицеру и попросить разрешения нам двоим сходить домой за едой. Если офицер разрешит, мы попробуем пролезть через проволоку. Но в критический момент нервы у Стефана сдали. Рядом с нами стоял молодой поляк, охранявший обитателей гетто, один из многих, кого поставили надзирать за толпой депортированных. Я подошел к нему и попробовал рассказать нашу историю. Он, должно быть, все понял, но сделал вид, что поверил, и кивнул. Мы пустились бежать. «Идите медленно, - прорычал он, - не бегите». Мы пошли шагом.

Дорогу я знал: через двор, переулками, по одной улице, по другой. Наконец мы добрались до колючей проволоки, отделявшей гетто от остального Кракова. Вот знакомое отверстие в проволоке, и никакой охраны поблизости не видно.

«Иди», - сказал я Стефану. Я-то привык проползать сквозь дыру, а он испугался. «Иди!» - подгонял я его, но в конце концов пополз первым и подождал его, проклиная за то, что он так долго возится. Он пробрался сквозь маленькую дырку, и вот мы уже были по другую сторону. Все было похоже на сон. Медленно, как на прогулке, мы пошли прочь от колючей проволоки. Мы не оборачивались и не разговаривали, пока не услышали гул и звон трамваев. Тогда мы в первый раз взглянули друг на друга. Получилось.

При нашем появлении пани Вилк сказала только: «Что такое? Уже два еврея?» Но Стефан был таким очаровательным ребенком, что скоро она перестала сердиться.

Как только облава кончилась, я вернулся в гетто. Я снова был с отцом, который перебрался в бывшую комнату моей бабушки. Ее забрали. И мою сестру Аннетт тоже. Теперь отец жил в бабушкиной комнате вместе со мной и Стефаном.

Это были последние недели краковского гетто. Мы, дети, теперь работали в заведении, представлявшем собой и фабрику, и приют. Раз в день нас кормили, час или два с нами проводились занятия. Все остальное время мы делали бумажные пакеты - складывали и склеивали листы коричневой бумаги. У Стефана пакеты получались плохо, но он не плакал.

13 марта 1943 года, в день, когда краковское гетто должны были, наконец, ликвидировать, отец разбудил меня еще до зари. Он отвел меня на площадь Згоды, прямо позади эсэсовского охранного пункта, в то место, которое не просматривалось, и хладнокровно разрезал проволоку кусачками. Быстро обнял меня, и я в последний раз скользнул под проволоку. Стефану пришлось остаться вместе с остальными ребятами - его некому было взять к себе. Однако когда я добрался до Вилков, дверь была заперта. Я побродил вокруг, не зная, что делать. Потом, обрадовавшись, что появился повод вернуться к отцу, направился назад в гетто. Не доходя до моста, я увидел колонну пленных мужчин, которых немцы вели под дулами ружей. Среди них был и мой отец.

Сначала он меня не заметил. Мне пришлось бежать, чтобы не отстать. Наконец он меня увидел. Я жестами показал ему, поворачивая воображаемый ключ, что произошло. При молчаливой помощи остальных пленных он отстал на два-три ряда, незаметно меняясь с ними местами, чтобы оказаться подальше от ближайшего солдата и поближе ко мне, и прошипел: «Проваливай!» Я остановился и посмотрел, как удаляется колонна, потом отвернулся. Больше я не оглядывался.

Краковское гетто

Еврейское гетто Кракова было одним из пяти главных гетто , созданных властями нацистской Германии в Генерал-губернаторстве во время немецкой оккупации Польши в ходе Второй мировой войны . Целью создания системы гетто было отделение «годных к работе» от тех, кто впоследствии подлежал уничтожению. Перед войной Краков был культурным центром, где проживало около 60-80 тысяч евреев.

История

Вещи, брошенные евреями при депортации, март 1943

Знаменитые личности

• Кинорежиссёр Роман Полански , один из выживших в гетто, описал свои испытания детских лет в своих мемуарах «Роман». Он вспоминает, что первые месяцы в гетто протекали нормально, хотя его обитателей иногда мучил страх.
• Польская актриса и автор Рома Лидовска, двоюродная сестра Полански, которая маленькой девочкой была спасена и пережила гетто, через много лет написала книгу на основе своих воспоминаний «Девочка в красном пальто». Она была запечатлена в фильме «Список Шиндлера ».
• Единственная работавшая в гетто аптека принадлежала Тадеушу Панкевичу, польскому фармацевту, получившему по своей просьбе разрешение от германских властей работать в своей аптеке «Под орлом». В знак признания своих заслуг по спасению евреев из гетто он получил титул «праведника мира» от Яд ва-Шема . Панкевич опубликовал книгу о своей жизни в гетто под названием «Аптека краковского гетто».
• Германский бизнесмен Оскар Шиндлер приехал в Краков вербовать рабочих из гетто для своего завода эмалированной посуды. Он начал относиться к обитателям гетто с симпатией. В 1942 году он стал свидетелем депортации обитателей гетто в Плашув, производимой чрезвычайно грубо. Впоследствии он приложил неимоверные усилия, чтобы спасти евреев, заключённых в Плашуве, что нашло своё отражение в фильме Стивена Спилберга «Список Шиндлера». Несмотря на усилия Шиндлера, 300 его рабочих были перевезены в Аушвиц, и лишь его личное вмешательство спасло их от гибели.
• Мордехай Гебиртиг, один из самых влиятельных и популярных писателей идишских песен и поэм, в 1942 году погиб в гетто.
• Мириам Акавиа - израильская писательница, пережила гетто и концлагеря.
• Ричард Горовиц - один из самых малолетних узников Аушвица, всемирно известный фотограф.

Литература

На английском языке:

• Graf, Malvina (1989). The Kraków Ghetto and the Plaszów Camp Remembered . Tallahassee: The Florida State University Press. ISBN 0-8130-0905-7
• Polanski, Roman. (1984). Roman . New York: William Morrow and Company. ISBN 0-688-02621-4
• Katz, Alfred. (1970). Poland’s Ghettos at War . New York: Twayne Publishers. ISBN 0-8290-0195-6
• Weiner, Rebecca.

На польском языке:

• Aleksander Bieberstein, Zagłada Żydów w Krakowie
• Katarzyna Zimmerer, Zamordowany świat. Losy Żydów w Krakowie 1939-1945
• Tadeusz Pankiewicz, Apteka w getcie krakowskim
• Stella Madej-Muller Dziewczynka z listy Schindlera
• Roma Ligocka, Dziewczynka w czerwonym płaszczyku
• Roman Kiełkowski …Zlikwidować na miejscu

Ссылки

• Schindler’s List - список лиц, спасённых Шиндлером

Краковское гетто было организовано так же, как и в других крупных городах Польши после немецкой оккупации. Евреи Кракова (а их там жило перед войной около 80 тысяч) и пригородов были согнаны в один район города, вокруг которого возвели, руками самих же евреев, высокую стену.

Строительство стены гетто.

Поляков из этого района переселили в бывшие еврейские квартиры. Дальше обычный ход событий: периодические акции в гетто, когда «нетрудоспособных» отправляли в лагеря смерти, принудительный труд, голод, болезни, расстрелы.

В этом районе оказалась старинная аптека "Под орлом", принадлежащая семье Панкевичей.

Когда создавалось гетто, немецкие власти предложили Тадеушу Панкевичу перевести аптеку в «арийские районы». Он категорически отказался, мотивируя это тем, что потерпит от переезда большие убытки.

Здание его аптеки оказалось на самом краю гетто, фасадом оно выходило на «арийскую сторону», на старый Малый рынок (который сейчас переименован в площадь Героев Гетто), а задней частью – в гетто.

Двухэтажное здание аптеки напротив, вид с площади.

Всё время существования гетто, с 1939 по март 1943, Тадеуш Панкевич помогал евреям выжить. Через его аптеку передавали в гетто продукты и лекарства. Через нее выводили детей во время облав. Он информировал людей о положении на фронтах (евреям было запрещено иметь приемники, под страхом смерти). Тех, кто сбегал, чтобы спрятаться на «арийской стороне», он снабжал перекисью водорода, при помощи которой они осветляли волосы, чтобы меньше отличаться от поляков.

Тадеуш Панкевич в 1968 году получил титул Праведника Мира.

Группа молодых ребят гетто объединилась в Еврейскую Боевую организацию (Żydowska Organizacja Bojowa), сумела добыть оружие и взрывчатку. Они выбирались из гетто, устраивали диверсии на железной дороге, убивали пьяных офицеров. Самая блестящая из их операций была проведена 22 декабря 1942 года – они бросили гранаты одновременно в три кафе, где сидели эсэсовцы. 11 офицеров были убиты. В то же время они повесили над одним из зданий Кракова польский флаг. Операция была так точно спланирована, что никто из ее участников не пострадал. Но группа была выдана предателем, и почти все они погибли.
Вот несколько имен руководителей организации (в скобках подпольные клички): Арон (“Dolek”) Либескинд, (1912-1942), Шимшон (Шимек) Дренгер (1917-1943), Ривка ((“Vuschka”) Спинер (1920 -?) и Густа ((“Justina”) Дэвидсон (1917-1943).

Приведу отрывок из книги «Роман» Романа Поланского, которому было тогда 9 лет.

«13 марта, в день, когда Краковское гетто должны были наконец ликвидировать, отец разбудил меня ещё до зари. Он отвёл меня на площадь позади эсэсовского охранного пункта, в то место, которое не просматривалось, и хладнокровно разрезал проволоку кусачками. Быстро обнял меня, и я скользнул под проволоку. Однако, когда я добрался до Вилков (поляки, которые согласились принять мальчика – Т.Р.), дверь была заперта. Я побродил вокруг, не зная, что делать. Потом обрадовавшись, что появился повод вернуться к отцу, направился назад в гетто. Не доходя до моста, я увидел колонну пленных мужчин, которых немцы вели под дулами ружей. Среди них был и мой отец. Сначала он меня не заметил. Мне пришлось бежать, чтобы не отстать. Наконец он меня увидел. Я жестами показал ему, поворачивая воображаемый ключ, что произошло. При молчаливой помощи остальных пленных он отстал на 2-3 ряда, незаметно меняясь с ними местами, чтобы оказаться подальше от ближайшего солдата и поближе ко мне, и прошипел: «Проваливай». Я остановился и посмотрел, как удаляется колонна, потом отвернулся. Больше я не оглядывался».

Основная масса евреев была отправлена в лагерь Белжец на уничтожение, а 15 тысяч работоспособных перевезены в лагерь Плашув, которым командовал патологический садист Амон Гёт, а потом их всех отправили в Аушвиц.

Всё происходившее в Краковском гетто и в Плашуве очень точно показано в «Списке Шиндлера», лучшем, на мой взгляд, фильме о Холокосте.

К концу войны, когда капитуляция Германии стала делом ближайшего времени, нацисты стали срочно ликвидировать концентрационные лагеря. Оставшихся в живых узников гнали в направлении Германии форсированным маршем, без еды и воды, пристреливая упавших. В этих маршах, получивших название «марши смерти», в самые последние дни, часы и минуты перед окончанием войны погибло около 250 тысяч узников, из них 60 тысяч евреев.

После Победы выжившие польские евреи стали возвращаться домой. Это были те, кто пережил лагеря, кого всю войну прятали спасатели, или те, кто воевал в партизанских отрядах. В их домах давно жили поляки, и опасение, что придется вернуть евреям жилище и имущество, вызвало в Польше ряд погромов.

В нескольких случаях предлогом для погрома стал вытащенный на свет «кровавый навет» - всё то же обвинение евреев в ритуальном убийстве христианских детей. Так произошло в Кельце. Из 20 тысяч евреев, живших там до войны, треть города, обратно вернулись 200 человек.

4 июля 1946 года в 10 часов утра начался погром, в котором участвовало множество людей, в том числе в военной форме. К полудню возле здания еврейского комитета собралось около двух тысяч человек. Среди звучавших лозунгов были: «Смерть евреям!», «Смерть убийцам наших детей!», «Завершим работу Гитлера!». Палками и камнями были убиты 47 человек, многие ранены.

(В 2006 - 60-я годовщина погрома -польский президент Лех Качинский назвал погром в Кельце «огромным позором для поляков и трагедией евреев»).

Аналогичные погромы прошли в Люблине, Кракове, Жешуве, Тарнове и Сосновичах.

После этого многие польские евреи стали перебираться в Западную Европу. Там они и другие европейские евреи, у которых не осталось ни дома, ни семьи, оказались в американских лагерях для перемещенных лиц. В Палестину, которая находилась под Британским мандатом, пускали по очень ограниченной квоте, а тех, кто пробирался нелегально, англичане отлавливали и помещали в лагерь на Кипре. И западные правительства начали понимать, что эту проблему надо как-то решать.

Так постепенно утвердилась мысль, что единственный выход – разрешить, чтобы у евреев был свой дом, свое государство. Англичане отказались от мандата, и 15 мая 1948 года было провозглашено государство Израиль.

В Израиле евреи, пережившие Холокост, молчали о том, что с ними случилось. Отношение к ним было сложное, часто негативное. Оно складывалось из нескольких составляющих.

Мы вас презираем, потому что вы не сопротивлялись (это совершенно ошибочное мнение держалось долго), вы позволяли гнать себя на убой и переводить на мыло. Так и кричали пережившим Катастрофу – «сабон!» (мыло).

Если вы выжили, значит, вы сотрудничали с нацистами.

Вообще, то, что рассказывается о гетто и лагерях – неправда, потому что такого быть не может.

Действительно. Слова «голод», «страдания», «смерть», «ужас», «отчаяние», «безнадежность» - это слова из обычной жизни. Каждый знает, что это такое.

Но слов, чтобы описать невозможное, непредставимое, то, что творили с людьми во время Катастрофы – таких слов не существует. Потому и объяснить это невозможно.

Это отношение круто изменилась после того, как в 1960 году группой израильтян был пойман в Аргентине и привезен в Израиль Адольф Эйхман, отвечавший в Третьем Рейхе за реализацию «окончательного решения еврейского вопроса». Открытый суд над ним длился несколько месяцев. Во время выступления свидетелей и свидетели, и слушатели, случалось, теряли сознание.

С этого времени в израильских школах стали преподавать историю Катастрофы, историю трагедии и героизма еврейского народа.

Постепенно, в противовес «маршам смерти», родилась традиция «маршей жизни», которые приурочивают ко Дню Катастрофы и Героизма, приходящемуся на весну.

«Марш жизни» - это символический проход, длиной около трех километров, делегаций из разный стран между Аушвицем1 и Аушвицем-Биркенау. Все участники, взрослые группы и старшеклассники, одеты в сине-белое, цвета израильского флага.

В нашем марше участвовало около 12 тысяч человек – из Израиля, из разных городов США, из Южной Америки и даже из Австралии.

Выход из ворот Аушвица1.

Впереди нас маршировала делегация от израильской полиции.

Обычные дома у дороги по пути нашего следования. В них жили во время войны и сейчас живут люди. Интересно, что они думают, глядя на наши бело-голубые колонны?

Идем вдоль путей. Когда-то здесь шли эшелоны в Аушвиц-Биркенау.

Колонну охраняют польские полицейские.

Бжезинка, польская деревня. Немцы переименовали ее в Биркенау, и именно здесь построили лагерь Аушвиц 2.

В Аушвице-Биркенау, на сцене, построенной между двумя взорванными крематориями, прошла торжественная церемония.

Когда мы были в Кракове, то на площади Героев Гетто увидели, как несколько стариков, одетых в форму американских войск, что-то рассказывают группам школьников. Эти старики в свое время участвовали в освобождении лагерей: Бухенвальд, Дора-Миттельбау, Флоссенбюрг, Дахау и Маутхаузен.

Вот этот замечательный старик, встреченный нами во время посещении Аушвица 1, освобождал Бухенвальд.

На церемонии один из них зажег факел памяти.

В конце церемонии хазан пропел заупокойную молитву по погибшим. А потом все 12 тысяч участников марша спели израильский гимн «Атиква».

Трудно найти человека, который бы сильнее, чем я, ненавидел любые митинги, официальные церемонии, массовое выражение эмоций и хоровое пение гимнов.

Но участвуя в этом «марше жизни», на этой церемонии, поверьте, я была счастлива петь «Атикву» вместе со всеми.